Среди 147 военно-учебных заведений СССР оно не просто выделялось, а было на порядок престижнее. До начала 70-х в ЛВВПУ принципиально не принимали выпускников десятилеток, юношей, не прослуживших хотя бы полгода в армии или на флоте. Для поступления на факультет журналистики требовались публикации не меньше, чем в областной, окружной, республиканской прессе. Будущие кульпросветработники должны были играть на одном из духовых или струнных музыкальных инструментов, петь, плясать, рисовать… Творческие способности ярко проявляются в курсантских байках об однокурсниках и преподавателях.
Бобер
Занятия по минно-взрывному делу вел фронтовик, полковник. Между собой курсанты его называли Бобер. Массивный, неуклюжий, с грубыми чертами лица, он и впрямь походил на бобра.
“Курсант выбрался наружу, взялся за ствол пушки и стал ее разворачивать на заданный градус. Полковник схватился за голову ”
Был июнь, во Львове стояла прекрасная погода, ветерок заносил в открытые окна запахи цветов и свежескошенной травы. Полковник рассказывает о назначении различных типов мин, а курсанты за задними столами заняты своими делами. Кто дремлет, кто книгу читает втихаря, кто пишет родным под видом конспектирования.
«Итак, товарищи курсанты, это мина нажимного действия… – Бобер указкой показывает на макет мины. – Она предназначена… Вот идет себе немец, ничего не замечает и наступает на мину…» Бобер, имитируя ногу немца, с силой надавливает указкой на взрыватель, как обычно на лекциях.
Раздается жуткий грохот, аудитория окутывается дымом. Курсанты с перепугу валятся из-за столов на пол. Открывается дверь и в класс заскакивает перепуганный дежурный офицер.
Когда дым рассеивается, Бобер, как истинный фронтовик, невозмутимо говорит: «Все нормально, товарищ капитан. Вы свободны». А потом обращается к лежащим на полу: «Так, товарищи курсанты. Признавайтесь, какая… вкрутила в учебную мину взрыватель?».
До полика!
У меня хранится снимок, где я с перепачканным грязью лицом в танковом комбинезоне стою со своим другом сержантом Витей Михеевым у Т-55. Фотографировались на занятиях по практическому вождению танка. Их вел Герой Советского Союза полковник Иван Иванович Ревков. Его сразу можно было отличить в строю офицеров училища по фуражке с околышем из черного бархата. Со времен приказа Верховного главнокомандующего товарища Сталина такой головной убор имели право носить только танкисты. И когда офицеров училища переодели в общевойсковую военную форму (с красными околышами), Ревков добился права остаться при своей.
Он был почетным гражданином Севастополя, куда прорвался при его освобождении со своим взводом тридцатьчетверок и водрузил знамя над вокзалом. Как он сам о себе говаривал: «Несколько раз горел в танке. Два из них не очень…» Что имелось в виду под словом «не очень», мы не допытывались, но уважали его и любили как человека и настоящего профессионала. О трансмиссиях, планетарном механизме, траках, цапфах он рассказывал как о самых главных вещах в жизни. (Кстати, мне это потом пригодилось при сдаче экзамена по общевойсковой тактике при поступлении в академию).
Вождение танка по пересеченной местности никакого труда для сержанта Виктора Михеева, который во время срочной службы был командиром боевой машины, не составляло. Но для большинства из нас…
Видя мое замешательство, полковник Ревков занимает место в командирской башне. Я, механик-водитель, слышу в шлемофоне спокойные команды Ивана Ивановича и, тронув танк с места, веду его по трассе. Накануне прошел дождь, в низинах огромные лужи. Когда танк спускается в лощину, невольно сбавляю обороты. «Что, сдрейфил?! – раздается голос преподавателя в наушниках шлемофона. – Давай до полика!».
От неожиданности или с перепуга жму до упора на педаль подачи топлива. Танк на полном ходу со всего размаха влетает в лужу, голову обдает жижей, поскольку крышка люка открыта. А наблюдавший за этим финтом прапорщик-инструктор рассказал потом, что полковник Ревков чуть не вылетел от такого маневра из башни.
На подведении итогов полковник Ревков, пожимая мне руку, тихонько поинтересовался: «Что такое до полика запомнил?».
Запомнил. И с благодарностью вспоминал уроки Ивана Ивановича, когда приезжал в командировку в танковый батальон бригады морской пехоты и мог запросто сесть на место механика-водителя и повести танк. Естественно, у морпехов тут же менялось отношение к газетчику.
Разойдемся красиво?
Ревков, было дело, подшучивал над курсантами, которые вели себя на занятиях нагловато. До нашего набора был последний прием в училище, когда брали сверхсрочников и платили им тот оклад, который они получали в своих частях. Нам, бывшим сержантам срочной службы, тоже платили больше, чем рядовым курсантам: 15, а то и 20 рублей вместо 10. Зато с третьего курса все уже получали по 15. А сверхсрочники – по 90–100 рублей. Старшекурсник Светиков порой говорил: «Я не просто «кусок», а «кусок» сторублевый».
И вот он заходит к Ревкову на зачет по танковой подготовке с нагловатой фразой: «Может, разойдемся красиво, товарищ полковник?». На что Иван Иванович отвечает: «Расходятся красиво только с девицами легкого поведения. Придешь в следующий раз».
Когда Светиков сделал третью или даже четвертую попытку сдать преподавателю зачет, Ревков предложил ему залезть в танк и развернуть башню на 180 градусов. В наших аудиториях в зависимости от военной дисциплины стояла техника, был и танк весом 36 тонн, из которых одна башня тянула тонн на 18. В ней, конечно, имелся стопор, опустив который можно было вручную (без включенного двигателя) повернуть рукоятью ствол орудия в нужную сторону.
Светиков в башню залез и там несколько минут находился. Так как он был высокий, то, видимо, случайно зацепил тот стопор, поэтому саму башню развернуть не смог. Тогда выбрался наружу, взялся за ствол пушки и стал ее разворачивать на заданный градус.
Ревков схватился за голову: «Все, ухожу из училища… Давай свою зачетку и вали».
1001-я ночь
Перед сдачей сессии за третий курс кто-то из ребят предложил отметить тысяча первую ночь в училище во время выезда на полигон, где должны были сдавать зачет по практическому вождению танка. Курсанты подготовились основательно: кто вина во фляжку набрал, кто покрепче. Вася Страшко затоварился чистым спиртом, благо, мама у него работала врачом.
Занятия были в полном разгаре, когда на полигоне появилась машина начальника училища генерал-майора Новикова. Полковник Ревков объявил группе перекур, а сам поспешил с докладом к генералу.
Было жарко. И Герой Советского Союза обратился к Васе Страшко: «Дай-ка попить». Вася снял с пояса свою флягу и, не подумав про содержимое, протянул преподавателю. Тот, не морщась, сделал несколько глотков и вернул. Но когда генерал уехал, полковник вновь попросил у Страшко фляжку, содержимое которой Вася, трухнув, уже успел вылить в кусты. Убедившись, что фляга пустая, полковник произнес: «Разгильдяй ты, Страшко. Смотри, больше спирт в учебный центр не вози». А потом повернулся к командиру группы Вите Кутищеву: «Займетесь самоподготовкой, а я в столовую. Потом чуток отдохну».
Мальчики-мальчики, где вы росли?
Лидия Александровна Андросова (в свое время переводчица на Нюрнбергском процессе) преподавала нам немецкий язык. Как это делали тогда в сельских школах, которые окончили многие курсанты, рассказывать не буду. К тому же большинство из нас в училище пришли со срочной службы, где все напрочь забылось.
При первом же знакомстве с группой Лидия Александровна поняла всю полноту наших знаний и грустно так произнесла: «Мальчики-мальчики, где вы росли, где вы цвели?». Более душевного, тактичного человека мы не встречали и старались не подвести нашего преподавателя, зубрили, сдавали «тысячи». Но нет-нет, да огорчали.
По-немецки хорошо «шпрехал» лишь Витя Михеев. Потому он садился за первый стол, чтобы отвлекать Лидию Александровну. И вот очередное занятие. За последним столом после ночного дежурства «бодрствует», смежив веки, Саня Макаров. Витя Михеев беседует с Лидией Александровной по-немецки. Что снилось в это время сыну главного хирурга города Ейска Саше Макарову, сказать трудно. Но он вдруг спросонья решил блеснуть латынью, выдав: «Фортуна нон…» Лидию Александровну чуть удар не хватил…
На экзамен по немецкому мы принесли массу цветов. А Витя Хабаров сделал огромное фото нашей группы с развернутым плакатом, где по-немецки было написано: «Мы разговариваем по-немецки благодаря Вам, любимая Лидия Александровна!». Но в текст плаката как-то вкралась ошибка. И опять в наш адрес с укором прозвучало материнское: «Мальчики-мальчики…»
Что ощущаете, то и рисуйте!
Общевойсковую тактику на первом курсе нам читал фронтовик полковник Янов. Проходили тему «Полк в обороне», преподаватель вызвал к доске Славу Чубакова: «Товарищ курсант, рисуйте передний край обороны: окопы, огневые точки…» Слава Чубаков взял мел, подошел к доске и посмотрел на нас с мольбой: что и как рисовать, подскажите. Преподаватель тактики, видя затруднение курсанта, решил ему помочь: « Эллипсы рисуйте, товарищ курсант!». Слово «эллипсы» ввело Славу в ступор. Он опять с мольбой в глазах к аудитории: что рисовать-то? Поняв, что слово «эллипс» курсант Чубаков слышит впервые, полковник Янов вновь пришел на помощь: «Товарищ курсант. Возьмите мел в правую руку. Взяли? Теперь левую руку засуньте в левый карман брюк. Засунули? Нащупайте левое яйцо и что ощущаете, то и рисуйте…» После этого урока тактики мы на всю жизнь запомнили, что такое эллипс.